Самое главное – каждый день удивлЯть себЯ
Юрий Стоянов об работе души, жизни, как трагикомедии, и позитивном ощущении конечности пути.
Можно ли, по-Вашему, научиться оптимизму?
Ю.С.: Не уверен, что можно, но точно НУЖНО. Сейчас – особенно. Неслучайно одним из осложнений COVID-19 является тяжелая хандра. Во все времена полезно читать, 2020 год не исключение. Шекспира, например. «Весь мир – тюрьма, а Дания – наихудшая», – это слова Гамлета. Люди при желании всегда находили поводы для того, чтобы мрачно взглянуть на наш мир. Так всегда было и, видимо, будет. С другой стороны, можно взять с полки Жванецкого и улыбнуться, даже расхохотаться. Некоторые вещи в наших силах. В наших руках не все, но многое.
Пребывать в депрессии стало будто бы даже модно. В тренде бежать к врачам, даже если просто настроение испортилось.
Ю.С.: Если мы говорим о депрессии как о диагнозе, то тут без помощи врачей не обойтись. Таблеточки в помощь, это нормально. Но стараться не падать в то, что раньше называлось «не в духе», мы можем и сами. Можно воспитать в себе умение справляться с этим. Еще хорошо бы помнить, что все пройдет. Есть фраза Иона Друцэ, молдавского драматурга: «Человек всегда привыкает ко всему – и это самая страшная правда, сказанная о нем», – это серьезные слова. Иногда просто в потолок смотришь и думаешь: «Ну как я с этим справлюсь, неужели пройдет какое-то время и отпустит?» Отпускает. Нет, конечно, я про таблеточки говорю не очень серьезно. Я имею в виду, когда действительно тяжелые случаи, когда не просто плохое настроение, а болезнь, нельзя бесконечно жевать эту жвачку, маховик этот в себе раскачивать, нельзя позволять себе падать на дно, нужно обращаться за помощью.
Есть ли у Вас какие-то личные моментальные способы, чтобы выйти из такого подавленного состояния, пока еще возможно сделать это собственными силами?
Ю.С.: Есть такие странные, парадоксальные приемы из области актерского ремесла. От нас работа иногда требует очень быстрого результата. Когда надо, например, заплакать. Кадр один, а дублей много, и надо плакать, плакать. Есть способы себе помочь, они не очень сложные для человека с подвижной психикой и приближены к жизни. В горьких ситуациях мы говорим себе»:«Надо держаться», «Я не заплачу». И чем больше мы заставляем себя не плакать, тем скорее заплачем. Ну, а если ты на седьмом дубле, то можешь себе помочь, просто попросив ментоловый карандаш. Тихо отвернувшись от партнеров, ты проводишь себе в уголках глаз, они краснеют, начинает нестерпимо жечь, и текут слезы, у хорошего артиста – это толчок, абсолютно технический. Он заводит всю эмоциональную память, начинает работать душа, и актер уже плачет по-настоящему. Можно же пойти обратным путем. Вы меня спрашиваете, как с этим справиться? От обратного. Это работает. Человеческая реакция состоит из нескольких фаз – это актерская азбука. Возьмем любое неожиданное событие: сначала у человека в голове большими неоновыми буквами загорается фраза из трех слов: не может быть. Дальше происходит оценка – он меняется в лице, он бледнеет. Потом происходит собственно восприятие события, и уже потом человек принимает решение, что делать. Вот в зависимости от того, сколько времени уходит на каждую из этих стадий, как мне кажется, и определяется норма. Норма – это как можно быстрее перейти к принятию решения. Чем дольше у тебя фаза «не может быть» и оценка, тем дальше ты от нормы. Мне кажется, это очень просто, и Станиславский изобрел универсальную формулу.
Есть такой стереотип, что артисты комедийного жанра в жизни мрачноватые и совсем невеселые люди.
Ю.С.: В этом есть только доля правды. Очень простой пример: трудно представить себе гинеколога, которому кладут на стол отварную курицу, и он начинает ее препарировать, понятно, с какого места. Нет, он просто ест курицу, извините. Потом, что значит «в комедийном жанре»? Это же не самоцельная какая-то штука – я должен смешить, надо мной висит этот дамоклов меч. Это, скорее, имеет отношение к хохмочам и юмористам. Комедийный актер и стендапер или эстрадный комик – это все разные вещи. Да, бывает, что люди в жизни, в быту от комедийного актера ждут забавного, смешного, искрометного, а он существует в пределах нормы. Тогда эта норма воспринимается как угрюмость, потому что он не хохмит, не тамадит, он аккуратен и вообще очень многое анализирует. Ему надо очень много наблюдать, накапливать опыт. Комедийный актер – это очень наблюдательный человек и очень обучаемый, он должен многое видеть, запоминать. Ему не надо бесконечно гарцевать на чьем-то фоне, ему нужно быть таким только в кадре или только на сцене. Я думаю, если бы мы пообщались в жизни и не расхохотались, я бы не произвел на вас впечатление прямо уж угрюмого человека. Я тоже человек настроения, оно у меня нормальное, после тяжелого рабочего дня всегда хорошее.
Кстати, это удивительно, мы с Вами беседуем около полуночи, а Вы бодры, шутите, чувствуется Ваша внутренняя энергия. Вы таким родились?
Ю.С.: Нет-нет. Нельзя сказать, что я подвержен депрессиям, но бывали и довольно депрессивные годы в первой половине и ближе к середине моей жизни – в профессиональном плане, я имею в виду. Это сказывалось и на том, каким я был в быту, но я всегда старался быть нормальным человеком. Сейчас мне очень интересно. Появилось ощущение конечности пути, как и у каждого человека, наверное, появляется в определенном возрасте. Это вообще единственная стопроцентная правда и истина, не требующая доказательств, – мы все умрем. Но когда ты очень мало играл в молодости, позже начинают работать компенсаторные эмоциональные механизмы, в том числе творческие. Ты понимаешь, что Ромео не сыграл и уже не сыграешь никогда. Ты можешь быть невысокого мнения о том, что сделал, но довольно высокого мнения о своих возможностях, о том, что ты не сделал. Это придает очень много сил, возникает желание успеть сыграть как можно больше и очень интересно жить сегодня. Не вчера и не завтра, а сегодня
Очень многие актеры высокого класса говорили мне, что это умение жить настоящим – ключ не только к профессии, но и к какому-то правильному мироощущению, даже, может быть, к счастью…
Ю.С.: И к счастью в том числе, если не формулировать только, что такое счастье. Я бы сказал, к такому счастливому пребыванию внутри этого дня – да, каким бы тяжелым он ни был. Слушайте, меня сегодня на тросе подвешивали, с моими девяноста пятью килограммами… Раз двадцать я висел на высоте в несколько метров, куда-то летал, падал. Довольно больно, когда тебе эти лонжи, акробатические трусы стягивают артерии. И подходит каскадер все время и спрашивает, не хочется ли мне спать? И ты удивляешься: почему я должен спать – мне орать хочется. Оказывается, когда вены передавливаются, кислород начинает плохо поступать к мозгу, и они между собой тихо так констатируют: зевает – надо опускать. И вот после такого дня (полеты, прыжки, потом взрывы какие-то) я доволен собой. Это очень хорошее чувство. Самое главное – удивлять себя. Хотя бы чуть-чуть, но каждый день, и при этом не показывать довольство собой, а просто испытывать это потрясающее чувство. Пушкин его гениально выразил: «Ай да сукин сын!» – этот экстаз, который он испытал от того, что удивил сам себя. Нам до него, конечно… Но все равно.
Чем Вы больше всего удивили себя, если оглядываться на пройденный путь? Поступки, роли, чувства, отношения?
Ю.С.: Не очень прилично хвалить себя, но мне кажется, у меня хорошие дети выросли. Наверное, потому что я их почти не воспитывал. Из этого я делаю вывод, что я не так уж плох. Они же выросли со мной, значит, у них был хороший пример, при том, что я почти не занимался классическим воспитанием и довольно мало им уделял времени. Они очень порядочные, славные люди, а это включает многое в себя: и мое отношение к работе, и к делу, и к людям. Еще мне очень нравится книжка, которую я написал.
Почему Вы думаете, что ее читают, и читают с удовольствием?
Ю.С.: А мне все равно, почему. Я не задумывался об этом. Мне главное, какое ощущение я получил. Вы думаете, я ее писал, чтобы осчастливить человечество что ли? Чтобы говорили, что, наконец, после Довлатова появился человек с таким же мироощущением? О’Генри, Чехов, Довлатов, Жванецкий... и Стоянов? Вы думаете, я мыслил себя после запятой – да боже избавь. Я получал невероятное наслаждение от этого труда, я ведь почти всю жизнь воспитывал в себе особое отношение к слову. Писатель проживает чужие жизни, а я артист, у меня есть одна – моя, и я к ней отнесся как к материалу. Это единственная возможность говорить своими словами для человека, чья профессия – говорить всю жизнь словами чужими. Поэтому мне кажется, что я написал очень смешную и очень грустную книжку, в которой есть время. Его можно почувствовать на вкус, на запах, на цвет, по поступкам ощутить, что в нем было хорошего, что плохого – это самое главное. Книжка очень искренняя, я получил от нее удовольствие. Когда мы начали читать ее в театре, делая спектакль «Игра в городки», люди помирали со смеху и плакали. Два главных чувства она вызывает у людей.
Трагикомедия – Ваш любимый жанр?
Ю.С.: Трагикомедия, пожалуй, да. Как у Феллини, Кустурицы, такой странный очень жанр мне близок. Я, наверное, ощущаю влияние моего детства, проведенного в болгарской семье. В традициях с большой амплитудой, с огромными перепадами чувств, эмоций, определенными поступками, с национальной кухней – свой такой мирок. Город, где на окраине существует крошечная диаспора странноватых, довольно закрытых людей. Я мечтал бы снять кино про них – не могу из себя это выкурить, я среди них вырос. И мне этот странный мир в кино нравится. Хотя, если Вы спросите меня: «Юрий Николаевич, Dы давно смотрели Пазолини, а ’’И корабль плывет’’ давно вспоминали, а ’’Гражданин Кейн’’ Вы покадрово помните, и что Вы смотрели в последний раз?» Я Вам скажу: «Банды Лондона» – офигительное кино! Только надо лечь уставшим, после двенадцати страниц текста, который выучил, включить его – и понеслось. Только, пожалуйста, не ждите «Бедных людей» Достоевского. Но это блестящие английские актеры, которые уж если стреляют, так стреляют! И самое поразительное, что в «Бандах Лондона» вообще нет русской мафии.
Если рекомендуете, посмотрю. Вы сейчас пишете уже вторую свою книгу?
Ю.С.: Ну была у меня возможность ее закончить в пандемию, но нет, я залез в интернет и начал снимать ролики коротенькие, создал канал. Я снял где-то семьдесят серий, мне очень нравится сам процесс, они разошлись на цитаты, мне было очень интересно. Я все время делал что-нибудь: два стола, две табуретки, полки, торшер – в общем, много чего сделал, вместо того чтобы писать книжку. Как Менделеев, клеил чемоданы или, как Эйнштейн, играл на скрипке, очень плохо, кстати, играл. Мне бы только подтянуться по результатам основной деятельности к ним, а по чемоданам и скрипке мы уже сравнялись. Но на гитаре я точно играю лучше, чем Эйнштейн на скрипке.
Получается, секрет Ваших энергии и оптимизма – в постоянной деятельности?
Ю.С.: Да. И еще в одном – в том что меня любят, и я востребован. Мне успех нужен не для того, чтобы меня узнавали, он мне нужен был, чтобы я поверил в себя. Когда ты познал успех, ты получаешь невероятное наслаждение от профессии, от своего ремесла, в тебе появляется главное – легкость.
Как быть людям, профессия которых не предполагает публичного успеха?
Ю.С.: Он возможен в любой профессии, просто в разной форме. У меня аплодисменты, у бизнесмена – деньги. Я встречал таких людей, для которых деньги – это не возможность что-то покупать, а уважение, статусность внутри дела. Просто там мотивации важны: ты за деньгами или деньги за тобой. Если цель – деньги, ничего не придумаешь, если цель – открытие, деньги тебя догонят. Это самый успешный и правильный путь в бизнесе и в чем угодно. Для врача спасенный человек – это его аплодисменты и успех. Есть люди, которым для счастья успех вообще не нужен. И это тоже нормально. Каждому – свое.
