Наедине с собой мне хорошо

Лариса Лужина

ЧТОБЫ ОСТАВАТЬСЯ САМИМ СОБОЙ, НУЖНО НЕМАЛО МУЖЕСТВА. И НАРАВНЕ С ЖЕНСТВЕННОСТЬЮ ЭТИМ МУЖЕСТВОМ, КАК И ЖИЗНЕННОЙ СТОЙКОСТЬЮ, СМЕЛОСТЬЮ, ОБЛАДАЮТ ГЕРОИНИ ЕЕ КУЛЬТОВЫХ ФИЛЬМОВ: СВЕТЛАНА ИЗ КАРТИНЫ «НА СЕМИ ВЕТРАХ» И ЛАРИСА ИЗ «ВЕРТИКАЛИ». ДА И САМИ НАЗВАНИЯ ФИЛЬМОВ НАПОМИНАЮТ НАМ О ТОМ, ЧТО, КАКОЙ БЫ МЯГКОЙ НИ БЫЛА НАША ПЛОТЬ, ДУХ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ МОЖЕТ И ДОЛЖЕН В ТРУДНЫХ ЖИЗНЕННЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ОСТАВАТЬСЯ НЕПОКОЛЕБИМЫМ. НА ВОПРОСЫ «НАЧАЛО» ОТВЕТИЛА ЛАРИСА ЛУЖИНА И ПОДЕЛИЛАСЬ ВОСПОМИНАНИЯМИ О ГЕРОЕ НАШЕГО ВРЕМЕНИ И НОМЕРА ВЛАДИМИРЕ ВЫСОЦКОМ.

Каждый сам себе глухие двери,
Каждый сам себе преступник и судья.
Каждый сам себе и Моцарт, и Сольери,
Каждый сам себе и желудь, и свинья.

Игорь Губерман

Лариса Анатольевна, счастье в том, чтобы реализоваться. Как найти то, что тебе нужно в жизни?

Л.Л.: Что такое счастье? Это сей­час. И это состояние, ощущение может быть с тобой в любой момент. Даже сию минуту в нашем с тобой разговоре. И для этого не обязательно искать какой-­то профессиональной реализации. Мне, Слава Богу, в жизни ничего искать не пришлось, меня судьба находила сама. И в этом отношении моя судьба – счастливая, потому что она выбрала для меня ту профессию, о которой я мечтала с детства. С трех-­четырех лет я читала стихи. И свою первую награду получила в виде котлеты, что в военные годы, действительно, было наградой. Меня влекла сцена, и судьба меня на нее вывела. Сама бы я не стала добиваться этой профессии. Когда я приехала в Ленинград поступать, провалилась в театральный институт уже на первом туре. Но я знаю примеры, как другие, теперь уже легендарные, актеры в течение нескольких лет штурмовали театральные вузы и добивались своего. Я же вернулась к маме в Таллин и решила, что второй раз поступать не поеду. Но судьба меня сама привела в кинематограф. Я попала на Таллинскую киностудию в массовку. Потом снялась в эпизоде. Потом в главной роли в картине «В дождь и в солнце». И только после, уже без особых сложностей, поступила во ВГИК.

Труднее всего быть самим собой со своими близкими. Многие из нас не решаются именно им признаться в своих истинных потребностях. Вы согласны?

Л.Л.: Наверное, да. Но у меня с мамой никогда и не было общего языка. Она растила меня одна, пропадала на работе, а меня воспитывала улица. Она даже в школу на собрания не ходила. О том, что во втором классе меня оставили на второй год, мама узнала последней. Так что никаких доверительных отношений, какие бывают у дочки с матерью, у нас не было. И, кстати, это перекинулось в нашу жизнь с сыном. Мы, конечно, любим друг друга. Но чтобы раскрывать душу – такого между нами нет. Нам комфортнее жить каждому самому с собой. И если уж говорить честно: я до сих пор своего сына не знаю.

А в выборе профессии мама Вам не препятствовала?

Л.Л.: Все мои решения она принимала как должное. Наверное, понимала, что ее собственная жизнь не сложилась: она потеряла в войну мужа, старшую дочь. Если и был счастливый период в ее довоенной молодости, то он был очень коротким. Мама это осознавала и никогда не препятствовала мне. Я была для нее светом в окошке. Поэтому что бы я ни делала, она всегда считала мои решения правильными. Даже когда я разводилась с мужьями, всегда поддерживала меня.

А с супругами взаимопонимание было?

Л.Л.: Честно говоря, я не очень была откровенна со своими мужьями. Да и с их стороны особенной душевной открытости не ощущала. Поначалу в периоды влюбленности, эйфории эмоциональное душевное единение возникало. Но длилось всегда это недолго. Спустя несколько лет брака все куда­-то исчезало: откровенные задушевные разговоры, единство взглядов.

Насколько важно личное пространство для обретения самого себя?

Л.Л.: Оно просто необходимо – я в этом убеждена. Человек наедине с собой может многое понять, продумать, прочувствовать и найти правильные решения. Да, можно поплакаться кому-­то в жилетку, чтобы облегчить какое­-то состояние. Но решать свою судьбу нужно самому. Нельзя отдавать это кому­то на откуп. Я всегда в одиночестве, и мне в этом состоянии комфортно. А если возникает потребность в людях, я всегда могу собрать компанию. Например, второго января накрыла стол человек на 12, на День рождения приняла человек 20. Мне это не в тягость: я люблю готовить и по дому все делаю сама – мне никто не помогает. Как человек публичный, медийный, вне дома я всегда нахожусь в окружении людей, и это компенсирует мое одиночество с лихвой. После спектакля ты всегда в толпе – в кольце людской ауры. А дома отдыхаешь. Налила себе рюмку коньяка и прекрасно себя чувствуешь.

А диалоги внутренние ведете?

Л.Л.: Всегда вела и до сих пор веду. Поэтому, наверное, меня не коснулась звездная болезнь и некоторые другие пороки. Хотя по сей день я остаюсь востребованной и, как некоторые мои коллеги, вполне могла бы себя по­другому воспринимать и позиционировать. Но я не считаю это возможным и не допускаю этого. Иногда задаюсь вопросом: «А правильно ли я выстроила свою жизнь? Правильно ли выбрала профессию?» Я не очень довольна своей творческой биографией. Но отдаю себе отчет в том, что я не из той категории людей, про которых говорят «поцелован Богом». Я нормальная крепкая артистка, но не более того – не Чурикова, и не Неелова. Инна Михайловна – просто гений! Какой фильм ни возьми – каждая ее работа потрясающая! Я Чурикову ставлю на одну ступень со Смоктуновским. Вот они оказались на своем месте в своей профессии – именно там, где они больше всего и были нужны людям.

А где бы Вы могли быть более полезны обществу?

Л.Л.: Я думаю, что могла бы стать хорошим поваром. Я готовить люблю, и у меня все всегда вкусно получается.

А есть потребность быть нужной людям?

Л.Л.: Да. И в своей профессии я эту потребность удовлетворяю. Когда после выступлений меня окружают люди, говорят теплые слова, признаются в любви и даже целуют руки, я очень неловко себя чувствую. Задаюсь вопросом: «Что же я такого сделала?» Но отвечаю сама себе: «Значит, мои роли запали людям в душу, и какой­то след в жизни, в профессии я все­таки оставила».

Я чувствую, что нужна и своему сыну. Хоть мы порой и не находим общий язык. Не знаю – нужна ли я своим внукам, но сыну я точно нужна, как и он мне! Дня не проходит, чтобы он не позвонил и не поинтересовался, что мне нужно. Внуки – это прекрасно. Но с фразой, что внуков любят больше, чем детей, я не совсем согласна. Я, безусловно, люблю и своих внуков, и свою невестку. Но все равно дороже всех для меня сын – самая родная душа, самое родное существо, которое только может быть.

«Если не полюбить себя, то нечем будет поделиться и с другими». Согласны?

Л.Л.: Я считаю, что себя нужно, конечно, любить. Полюбишь себя – полюбишь и ближнего, своих детей уж точно. Я никак не могу понять матерей, которые бросают своих детей – значит, они в первую очередь себя не любят!

В советское время нам прививали, что общественное выше личного. Что думаете по этому поводу?

Л.Л.: Я с этим не согласна. Нужно найти свое место в жизни, и тогда вокруг сложится общество, которое будет тебя уважать. Это идет от личного, а не наоборот. Точно не от коллектива, который будет тебя воспитывать, подгоняя под свои стандарты. Я не хочу быть винтиком в каком-­то обществе. Индивидуальность должна цениться сама по себе – априори. И воспринимать окружающих людей я могу, отталкиваясь от себя. И в этой связи я часто задумываюсь над четверостишием Игоря Губермана, которое привела в эпиграфе.

Нужно ли повышать собственную самооценку?

Л.Л.: Нужно, прежде всего, оставаться человеком. Нужно понимать, что сверхлюдей – единицы. Вот и я, как уже сказала, гением себя не считаю – я нормальный человек. Самое страшное – это болезнь Нарцисса. Несчастен тот, кто считает, что все вертится вокруг него. И, кстати, такой человек со временем становится никому ненужным. Просто необходимо иногда смотреть со стороны на себя и на все, что тебя окружает, с долей иронии относиться к себе.

Каждому человеку, а артисту тем более, хочется нравиться. А как не зависеть от мнения окружающих?

Л.Л.: Мне тоже, конечно, хочется нравиться. Но я умею смотреть на себя критически. Бывает, вижу себя на экране и хочется залезть под скамейку. Но не зависеть от мнения окружающих крайне сложно. Чтобы тебя это не касалось, нужно сложить руки крестом на груди, да и ноги скрестить – создать вокруг себя ауру неприкосновенности. Отгородиться от мнения людей можно только таким способом.

Как жить, чтобы каждое мгновение было наполненным?

Л.Л.: Надо просто любить жизнь! Потому что самое ценное, что есть – это подарок, посланный тебе Богом в день рождения. И этот бесценный подарок – Жизнь!

Владимир Высокий, чей юбилей мы отмечаем в этом году, производил впечатление цельного, уверенного, крепкого человека. Вы знали его с юных лет. Был ли он таким? Чувствовались ли в нем харизма и задатки пророка?

Л.Л.: Харизма в нем была всегда, как и притягательность. Я не скажу, что он был рубахой­-парнем – всегда нараспашку. При всей своей внешней открытости он был человеком в себе. Но он притягивал к себе людей. И главным его качеством было умение дружить! Его трепетное отношение к дружбе сразу чувствовалось и всем импонировало. У нас во вгиковской общаге была комната на четвертом этаже с роялем, где собирались наши сверстники – люди искусства. Помню, приезжал Муслим Магомаев. Закутанный в шарф, он сам себе аккомпанировал на пианино и пел, но при этом курил одну сигарету за другой. А Володя Высоцкий приходил с гитарой и пел какие-­то приблатненные песни, что его никак тогда не выделяло. Помню, однажды в мужском туалете случилась драка с его участием. Другими участниками стали Эдик Володарский и мой будущий муж оператор Алексей Чердынин. Но когда все сбежались на шум, из туалета вышли в обнимку три парня. И дружили они потом всю жизнь.

Когда мы с Володей снимались в «Вертикали», за его спиной уже были популярные песни «Спасите наши души», «Песня о нейтральной полосе», «Он не вернулся из боя». С этими песнями на эстраду его не пускали, но почти вся страна их знала – они разошлись на «ребрах»! Писательница Лидия Александровна Вакуловская сказала про Высоцкого: «Он был прописан в каждой квартире». Но я хочу подчеркнуть, что при такой популярности Володя никогда не стремился выделиться – оставался нормальным парнем и актером. Был общительным, компанейским, без зазнайства и претензий на гениальность.

Но народной любви к Высоцкому активно противостояло равнодушие и неприятие руководства и чиновничества. В картину «Вертикаль» худсовет изначально утвердил всех артистов, кроме него. «Нам Высоцкий не нужен!» – прямо было сказано Говорухину. Но надо знать Станислава Сергеевича! Друга он отстоял, хотя подвергал риску не только судьбу фильма, но и свое будущее. Ведь «Вертикаль» была его дипломной картиной, и ее могли просто закрыть или заменить режиссера вместе с исполнителем главной роли. Но Говорухин свою позицию обозначил конкретно: «Без Высоцкого снимать не буду». И обстоятельства сложились в их пользу: студии был нужен фильм – конец года и надо было закрывать план. Заменить самого Говорухина было сложно – он, имея второй разряд по альпинизму, был в теме. И скрепя сердце Высоцкому разрешили сниматься, но поставили условие: «Чтобы никаких песен!» А стала бы эта картина культовой, если бы песен Высоцкого в ней не было? Думаю, ее забыли бы быстро. На 5 месяцев мы уехали в экспедицию в Кабардино­Балкарию в Приэльбрусье. Там мы были оторваны от мира, и в тишине и изоляции у Володи родилось немало песен. Монтируя картину, Говорухин, конечно, включил в фильм песни Высоцкого и снова поставил худсовет перед фактом. «Вырезайте! Со всеми песнями картину не выпустим!» – ответили ему. И Станислав Сергеевич решил пожертвовать одной песней. У нас с Володей была красивая сцена в горах: я сидела на огромном валуне, а его герой ходил вокруг меня с гитарой и пел «Скалолазку». И Станислав Сергеевич решил избавиться от этого номера, чтобы сохранить четыре другие песни главного героя!

А когда появилась песня, посвященная лично Вам, «Она была в Париже»?

Л.Л.: В той же экспедиции. Дело в том, что после успеха картины «На семи ветрах» я объехала множество фестивалей. Была и в Париже, и в Каннах, и в Карловых Варах, и в Иране, и в Ирландии, и в Варшаве. А Высоцкий мечтал оказаться за границей, но был невыездным. Поэтому вечерами ребята просили меня рассказывать о своих заграничных приключениях. И Володя все жадно слушал и запоминал. Однажды он отлучился со съемок, а когда вернулся, вдруг сообщил: «Лариска, я тебе песню написал!» И пропел: «Она была в Париже». Песня была пронизана иронией, но мне не понравилась. Было обидно, что Володя выставил меня какой-­то легкомысленной. Я так любила его «Песню о нейтральной полосе», а он пишет: «Но я напрасно пел ’’О полосе нейтральной’’ — ей глубоко плевать, какие там цветы…» А я­-то как раз все понимала… А последние строчки песни меня вообще убили: «Кто раньше с нею был и тот, кто будет после, — пусть пробуют они, я лучше пережду!» Конечно, свое мнение о песне я скрывать не стала. И больше Володя ее в экспедиции не пел. Впоследствии поклонники почему-­то решили, что песня эта посвящена Марине Влади, хотя она была написана до их знакомства с Высоцким. Но кто это знал… Когда отмечалось 25 лет фильму «Вертикаль», Володи уже не было в живых. И вот на одной встрече со зрителями Говорухина спросили: «А песня ’’Она была в Париже’’ посвящена Влади?» «Почему же? – ответил Станислав Сергеевич. – Это Лариске!» – и кивнул в мою сторону. Потом меня атаковали журналисты: «Был ли у Вас роман с Высоцким!?» Вынуждена признать, что романа, к сожалению, не было. У меня тогда был роман с другим артистом. А наше общение с Володей закончилось как раз, когда начался его роман с Мариной Влади. Он ушел к ней от Тани Иваненко, которая была ему очень предана и оставалась преданной до конца своих дней. Я с Таней дружила и не хотела предавать нашу дружбу.

Сегодня у меня дома стоит открытка с портретом Володи, на обороте которой напечатано его четверостишие:

Стих без гитары – акапелла,
И мысль без соли не остра!
Пишу о том, что накипело,
А накипело: «Всем добра!»

Беседовал Павел Соседов