Андрей Житинкин: Эмоциональным людям жить проще

Андрей Альбертович, в издательстве АСТ вышла Ваша автобиографическая книга «Путь режиссера».

А.Ж.: Я всегда страдал от того, что в отличие от кинематографа, от театра ничего не остается: афиши желтеют, программки выбрасывают, и даже спектакли, снятые на пленку, – лишь блеклая тень сиюминутного неповторимого действа, рождающегося во чреве театра. Но нерв репетиций, нерв закулисья можно передать словами. И моя книга приоткрывает дверь в закулисный мир театра, куда простому зрителю никогда не попасть. «Приключения режиссера» – это не мемуары и не какие-то теоретические наукообразные рассуждения о театре и профессии. Это абсолютная импрессия. А называется книга так потому, что речь в ней о «внутренних приключениях». Это определение Альбера Камю, по пьесе которого «Калигула» я ставил спектакли. Камю говорил: «Самое главное – это внутренние приключения». С чем я полностью согласен. Книга построена по принципу обратной энциклопедии, потому что главы в ней расположены по алфавиту от «Я» к «А». На каждую букву можно найти главу, названную по фамилии артиста, из числа самых выдающихся, с кем мне доводилось работать. Поэтому читать книгу можно начать с любого места – с любой заинтересовавшей фамилии.

В связи с этим хочу попросить Вас дать определения понятиям «чувство» и «эмоция» – так, как считаете именно вы.

А.Ж.: Эмоция – это то, что заставляет человека жить. А чувство складывается из предлагаемых обстоятельств. Поэтому есть люди бесчувственные. Но те, кто прикасается к искусству в любом качестве, даже те, кто просто приходит в кино, в театр, открывает книги или застывает напротив «Джоконды», наполняются чувствами. В отношении моей профессии могу сказать, что сегодня потребности зрителя в чувствах возросли. Если раньше в моде на сцене была «чернуха», потом абсурдисты и диссиденты, то сейчас мы вернулись к чувственному театру. Театру, основанному на сенсорике. Неслучайно сегодня на спектаклях про любовь аншлаги. И, кстати, свою последнюю премьеру в Малом театре по роману Достоевского «Идиот» я внутренне назвал «История любви». Потому что я сделал спектакль именно о любви. Весь театр основан на эмоциях и чувствах. Артист посылает эмоцию в зал. И если артист выдающийся, то зал всегда отвечает – мгновенно подключается.

А хореографию к чему бы Вы отнесли? К эмоциям или к чувствам?

А.Ж.: Могу сказать, что у хореографии чувственная природа, потому что она близка к эротике. Поэтому хореография имеет большое воздействие на зрителя. Иногда телом можно выразить то, что невозможно словами. Я говорю о природе подтекста. Ведь если говорить «я тебя люблю», а при этом ковырять в носу – никто не поверит. В такой ситуации текст не равен физической жизни тела. И об этом говорил мой любимый драматург Теннеси Уильямс: «Тело не врет». Чехов придумал подтекст, а Теннеси Уильямс пошел дальше. Он говорил, что подсознание выражается физическими действиями. И конечно, актерское тело иногда может сказать о персонаже больше, нежели слово. Поэтому сегодня хореография в театре имеет огромное значение. В моих спектаклях в Малом театре тоже присутствуют хореографические сцены: и в «Маскараде», и в «Пиковой даме». И даже в «Любовном круге» – последнем спектакле Элины Быстрицкой – была сцена, в которой ее героиня пританцовывала у рояля.

Люди делятся на скупых на эмоции и эмоциональных. Кому из них проще живется, и с кем из них проще взаимодействовать?

А.Ж.: Конечно, проще эмоциональным и с эмоциональными. У меня на эту тему психотерапевтическая точка зрения. Если человек все копит внутри и этим не делится, если он скупой на выражение чувств, то это, к сожалению, неизбежно приведет к инфаркту или инсульту. Поэтому я призываю и актеров, и всех читателей: не держите в себе эмоции ни в коем случае. Если тяжело на сердце, а вы все переживаете в себе – это конец, прямая дорога к депрессии или необратимым последствиям. Лучше выплесните, лучше поругайтесь с близким человеком, потом помиритесь. А одинокие люди, которым не с кем поделиться, становятся заложниками собственной судьбы. Так же и с физической болью – выговоритесь, прооритесь – пусть даже ненормативно. Никакую боль не надо терпеть. И любой психоаналитик вам это подтвердит. А ненормативная лексика – это очень сильные энергетические слова. Да, они недопустимы в публичном пространстве, но в моменты боли и ужаса можно ими воспользоваться, чтобы сбросить напряжение.

А «сухой», закрытый человек может разбудить в себе эмоциональность?

А.Ж.: Может разбудить, и в моей практике были такие случаи. Примеры есть и в классической литературе. Вспомните «Войну и мир». Старый граф Болконский всегда все прятал в себе – всю жизнь был «сухарем». Но в старости он дрогнул и заплакал, узнав, что случилось с его сыном Андреем Болконским. Он расслабился, и ему стало легче жить. И умирал он счастливым. В моем спектакле по пьесе Алексея Арбузова «Мой бедный Марат», который стал культовым (шел на сцене театра Моссовета больше 20 лет), есть потрясающая фраза: «Даже за день до смерти не поздно начать жизнь с начала». В этом и есть вся философия жизни. Как только человек теряет любопытство и эмоции, о которых мы говорим, – все. Он уже недочеловек. К сожалению, очень многие люди к старости утрачивают интерес к жизни – они ничего не хотят, не испытывают ни к чему любопытства. Такие люди мертвы эмоционально, но их физиологическая жизнь продолжается. Некоторые из них даже умудряются работать. И это страшно. Но я считаю, что себя можно изменить и нужно. Главное – стараться себя удивлять. Даже если вам никто не нужен, если вы одинокий, зажатый, черствый человек, попробуйте удивить себя. Посмотрите на цветочек, который расцвел под ногами, или на небо, в котором проплывают фантастические облака, и полюбуйтесь, удивитесь – это шаг к чувственности. Как только вы начнете чувствовать, вам захочется с кем-то поделиться своими чувствами, а значит, вы перестанете быть одиноким. А как только одиночество уйдет, возникнут перспективы романа, брака, продолжения жизни. Самое главное – не ставить точки. Все время точку переводить в запятую. Надо обязательно себя удивлять – ведь доказано, что позитивные эмоции продлевают жизнь. Смех продлевает жизнь. Поэтому я стараюсь ставить так, чтобы на моих спектаклях люди и смеялись, и плакали. Мне важно, чтобы зрители в зале испытали такие эмоции, которых у них нет в жизни. И радуюсь, что пока мне это удается.

Андрей Альбертович, Вы замечали, что люди разных стран имеют разную эмоциональность?

А.Ж.: Наш, российский, зритель самый трогательный и эмоциональный – и об этом есть в книге. Наш зритель не только хлопает, он встает, вызывает на сцену актеров по несколько раз, пытается через рампу что-то им сказать, заглянуть в глаза. Наши зрители дарят не только цветы, но и продукты, и книги, и игрушки. Мне, например, недавно подарили ананас. Этой эмоциональности, сердечности, к сожалению, нет у западного зрителя. Американцы, например, вскакивают после спектакля с мест и, не хлопая, бегут на стоянку. Важно первым вывести свою машину с парковки, иначе застрянешь в огромной очереди на час. А русские никогда никуда не побегут – им куда важнее продлить общение с артистами и обменяться эмоциями. Французы замечательно чувственно реагируют, но они подчас начинают смеяться там, где, казалось бы, ничего смешного для нас нет, – в местах трогательных, интимных. А просто у них другая природа юмора. Французы смеются, когда узнают себя, когда ситуация сценическая и личная совпадают. А вот восточная публика – невероятно сдержанная. В Японии спектакль смотрят в полной тишине – зрители не проявляют никаких реакций. Зато в конце хлопают от души, а еще встают и со своих мест, кланяются актерам – благодарят их.

Но такие проявления, вероятно, связаны с традицией. А почему некоторые люди полярно реагируют на одно событие?

А.Ж.: Это зависит от бэкграунда человека, как мы говорим. От того, что сам человек в своей жизни прочувствовал. Если ничего подобного человек не испытал, он может и не подключиться. А если ситуация совпадает с эмоциональной памятью человека, с ним происходит что-то невероятное. Пример: мы привезли спектакль «Мой бедный Марат» в Израиль на гастроли. Первое отделение прошло в гробовой тишине, – я решил, что мы провалились. А в антракте наш московский продюсер подвел меня к израильскому импресарио. Тот поздравляет меня: «Потрясающий успех!» Отвечаю: «А я что-то не чувствую». Импресарио говорит: «А вы посмотрите в зрительный зал». И когда во время второго акта я выгляну в зал, увидел заплаканных людей, которые руками зажимали себе рты, чтобы не разрыдаться. В зале было много настоящих блокадников и их родственников, которые с головой погрузились в обстоятельства, когда-то пережитые…

Эмоциональность мужчин и женщин тоже отличается.

А.Ж.: Да. В театре Моссовета много лет шел мой спектакль «Милый друг» с Ритой Тереховой и Сашей Домогаровым. И я обратил внимание, что зрительный зал почти всегда заполняли одни женщины. Многие из них приходили на спектакль по два, три, четыре раза, специально прилетали из других городов. А все лишь затем, чтобы получить те эмоции, которые они не испытали в своей жизни, но так хотели бы испытать. Все-таки в нашей стране очень много одиноких женщин и несчастливых браков. И эти зрительницы очень эмоционально реагировали. А вот мужчины свои эмоции скрывают. Но это не значит, что они их не испытывают и ничего не чувствуют. Я очень часто замечаю в театре пары – женщина притащила на спектакль своего уставшего мужа. И вдруг во время действия он «подключается» и перестает реагировать на что-либо, кроме происходящего на сцене. Даже не отвлекается на разговоры своей жены. При этом внешне мужчина никаких эмоций не проявляет – смотрит как бы бесстрастно. Просто он стесняется своих эмоций, скрывает их. А я, наблюдая, в какой задумчивости этот человек выходит из театра, чувствую, что уходит он наполненным. Можно обобщенно и условно сказать, что женщины – экстраверты, а мужчины – интроверты. Но чувства необходимы и тем, и другим. Вообще, человек жив, только пока он что-то ощущает. В жизни физиологической, если нервные клетки, мышцы, ткани перестают реагировать на внешние раздражители, врачи качают головой – скорее всего, процесс уже необратимый. То же и с душой. Если начинает умирать душа – страшнее нет. Без нее и жизни нет. Поэтому считаю, что люди, которые занимаются искусством, несут ответственность перед остальными людьми. Мы в каком-то смысле миссионеры, призванные разбудить в душе эмоции, чувства. Искусство спасает очень многих людей. После премьеры «Идиота» за мной бежала одна женщина, пытаясь ухватить за руку. Я немножко даже испугался – не сумасшедшая ли? При этом она приговаривала: «Вы знаете, что я из-за вас сделала? Вы даже не представляете, что я из-за вас сделала!» Наконец я остановился, а она выдала: «Чтобы попасть на вашу премьеру, я сделала прививку!» Я выдохнул: «Да вы это для себя сделали». А потом проанализировал ее поведение и понял: чтобы получить новые эмоции эта женщина готова на большие поступки. Вот она сила искусства! И вот почему, особенно в сложные времена, мы, художники, обязаны дарить зрителям ощущение надежды, дарить эмоции, помогая выживать.

Беседовал Павел Соседов