Наталья Андрейченко
Быть на экране самой обаятельной и привлекательной Леди Совершенство – еще не значит оставаться ею в жизни реальной…
В журнале «Начало» актриса делится своим опытом, рассказывая о том, как не задушить в ребенке женское начало и как важно поддерживать в себе женственность.
Самая страшная фраза, которую я услышала в моей жизни, знаете, какая? Когда моя четырехлетняя дочка Настенька меня спросила: «Мамочка, почему ты такая неласковая?» У меня случилась такая истерика… К этому моменту своей жизни я уже пережила такие трагедии, такие ужасы, но ничего страшнее этой фразы, сказанной моим ребенком, я не знала. В тот вечер я была в ее постельке и читала ей перед сном Пушкина. Я старалась делать это каждый день, чтобы воспитать в ней любовь к русскому языку, ведь дочь росла за границей. И так я читала, читала, читала… Но оказалось, что этого мало: просто внимания маленькому ребенку недостаточно, ему требуется нежность. Возможно, Настенька хотела, чтобы я ее обняла, погладила, а я этого не сделала. Потому что я сама не знала материнской ласки…
Семья, в которой я родилась, – это папа, главный инженер Долгопрудненского машиностроительного завода. Божественный красоты человек. Роскошный. Просто Жан Маре. Мой самый близкий дружочек, самый родной. Моя седая бабушка, заменившая мне маму и… моя мама. Да, именно в такой последовательности. Мама была инспектором министерства просвещения, а потом стала замминистра образования. Вот такая «номенклатурная женщина». Поэтому мамы у меня не было никогда. Мне ее заменила бабушка.
Когда мама была инспектором просвещения РСФСР, все знали: если приезжает Соколова – полетят головы. Она «строила», «ставила на место» и безжалостно увольняла, но всегда по делу. Ее очень боялись, к ее инспекции готовились, как к приезду генсека… Вот она едет в Иркутск, или Новосибирск – не помню. Детский дом: чистота, постельки беленькие, дети стоят намыленные… Мама все это видит, но понимает, что это лишь витрина. Выбирает одного мальчика, у которого сопелька течет, садится перед ним на колени и спрашивает: «А что бы ты сейчас хотел больше всего на свете?» А он на нее смотрит и отвечает: «Мне бы, тетенька, корочку черного хлеба». Все! Соколова увольняет всех. Сама остается в городе и набирает в детдом новый персонал. И это очень важная черта моей мамы – она была борцом за справедливость.
Когда мне было 3 месяца, мама принесла меня бабушке и сказала: «Или ты ее забираешь, или я сегодня сдам ее в детдом. Мне работать надо, мне некогда ребенком заниматься». Бабушка сказала: «Конечно, отдай мне девочку, я ее возьму. Иди, работай». Бабушка и стала мне матерью. А мама стала кем-то вроде строгой надзирательницы. Мы с бабулей прекрасно жили, ели котлетки, конфетки, ее пирожки и были абсолютно счастливы в любви и покое. Но мама врывалась в нашу жизнь и начинала жестоко командовать. В эти моменты бабушка уводила меня на кухню или в сторонку, всем своим видом намекая: «Буря рано или поздно утихнет. А нам-то с тобой хорошо, мы понимаем друг друга и смысл жизни».
Я безумно боялась свою маму, до смерти. Я не знаю, какие у моей мамы руки, она никогда не обнимала меня, не гладила. Она никогда не прижимала меня к себе, никогда в жизни не сказала «какая ты молодец». И на протяжении детства и юности я старалась выстраивать свою жизнь так, чтобы мама меня хотя бы раз похвалила. Но этого так и не произошло. Да, папа восхищался, позже и вся страна восхищалась – меня называли звездой, даже легендой. Но от мамы я слов поддержки и любви так и не услышала. Вот такая драма. Отсюда, из детства, и тянулись долгие годы все мои проблемы. Но только сейчас я понимаю, что без моей мамы никогда бы Натальи Андрейченко не было. Я должна была вырваться из этого ада и через это состояться!
Единственной свободой моего детства, а может быть, и всей жизни было зеркало. Очень красивое, огромное, антикварное, красного дерева... Это зеркало висело между двумя комнатами – моей и родительской. Мама выезжала из дома на работу в 8 утра, и этого момента я ждала, как благодати, с замиранием сердца. С ее отъездом наступала недолгая свобода. Зеркало и стало для меня олицетворением этой свободы, в нем я видела не свое отражение, а свое воплощение. Перед ним я часами наизусть читала Пушкина. Я плакала, я смеялась. Я смотрела на себя и знала, что я прирожденная актриса! Тогда мне было 11 лет. И так было каждый день! Это зеркало было мне другом, моей мечтой, моим окном в будущее.
Меня, четырехлетнего ребенка, мама отдала в недельный детский сад. И, как ни странно, это было роскошное время моей жизни. В детском саду я просыпалась счастливой, потому что сразу понимала: я не дома, мама где-то далеко, а значит, я не услышу ее командно-приказного тона. Да и много полезных навыков я в детсаду приобрела – с детства приучена убираться, все раскладывать по полочкам. Во всех моих домах всегда были идеальная красота и чистота.
В 7 лет меня отправили заниматься плаванием в спортклуб ЦСКА. Вода в бассейне была жутко хлорированной, после тяжелейшей тренировки приходилось ее с себя смывать в душе тщательнейшим образом. После бассейна меня забирала моя любимая бабушка. Она встречала меня с вкуснейшим батоном за 13 копеек и бутылкой кефира, которую я с наслаждением выпивала. И мне кажется, что это была самая вкусная еда, которую я знала в жизни. Потом бабушка меня очень серьезно «упаковывала», потому что путь домой нам предстоял далекий, а морозы в Москве тогда бывали крепкими. Однако это не мешало нашим тренерам выгонять нас на зимние пробежки. На улице минус 10-15 градусов, а мы бежим по дорожке, огибающей огромнейшую территорию спорткомплекса. Это жуткое состояние холода не могу передать словами: пальцы немеют, нос ледяной – все так ужасно и безнадежно… А рядом за оградой тренируются хоккеисты… Однажды я стала свидетелем такой сцены: была игра юниоров, и маленькому шестилетнему мальчику попадают шайбой в глаз. Я схожу с ненавистной дорожки и бегу туда, где играют в хоккей. И вижу, как к мальчику подходит, а не подбегает, бабушка или мама. И слышу голос взрослой женщины: «Ну что ты, мой дорогой, ну, перестань плакать. Это лишь цветочки, ягодки – впереди!» Я побежала дальше, но эта фраза засела у меня в голове…
В плавании я делала успехи, и мои тренеры решили, что из меня можно вырастить чемпионку по плаванию брассом. Посмотреть на меня привели многократную олимпийскую чемпионку и рекордсменку мира по плаванию Галину Прозуменщикову. Передо мной предстала женщина с плечами, как у хоккеиста, ниже шли талия и бедра, ничем не напоминающие женские – к бассейну он шла перевернутой пирамидой. И я, девятилетняя, не просто это увидела, но осознала… А у меня и так от природы широкие плечи, так еще мы на тренировках их все время разрабатывали… Я вылезла из бассейна. Струями с меня стекала хлорированная вода. Полотенца мне никто не дал. Я стояла перед этой женщиной и не хотела ее видеть больше никогда. Как солдат по команде «кругом», развернулась на 180 градусов и ушла в душевую комнату. Приняла душ, съела свою булку с кефиром, приехала с бабушкой домой и сказала маме, хоть и боялась ее до смерти, стальным тоном: «Я больше никогда не вернусь в бассейн. Я буду заниматься балетом и фигурным катанием». И как ни странно, наказания не последовало! Я в то время еще не умела анализировать, и не понимала, что сила – единственное, на что моя мама реагирует безропотно.
Однажды мама, как всегда, своим императорским тоном бросила мне: «А как ты собираешься жить? Ты же не любишь и не умеешь готовить!» А я, не подумав, мгновенно на автомате ответила: «А мне никогда не придется этим заниматься, потому что у меня будут люди, которые будут мне готовить». Для мамы это был очередной шок. На этот раз она просто посмотрела на меня, как на Золушку. Но тему закрыли.
Первую попытку вырваться из-под маминого гнета я предприняла в 42 года. Я ведь даже за границу от нее сбежала, но насилие не заканчивалось и там: она меня доставала по телефону, продолжая командовать, «держать», контролировать. И когда она меня достала до чертей собачьих, я неожиданно для себя и, конечно, для нее прокричала в трубку:
– Оставь меня в покое!
– Как это понять?
– А так: достала ты меня, понимаешь?! Ты меня достала!
И с этого момента моя мама стала очень хорошим человеком. Повторюсь, мне было 42 года!
Моя дочь оказалась смелее. Она всегда была свободным, открытым человеком – так ее воспитывал отец Максимилиан Шелл. Она ничего не боялась, в ней был наисильнейший дух – дух воина. Ей было всего 4 года, когда… У нас гостила моя мама, и вот сцена: Настя фельдмаршальской походкой спускается с лестницы, идет через огромный дом, встает перед бабушкой и спокойно ей в лицо говорит: «Не люблю тебя, Лида, злая ты». Разворачивается и уходит. И было это еще до того, как я проявила свое неповиновение!
Я хочу сказать всем людям: не мы выбираем родителей. Родителей выбирает душа, потому что душе необходим этот опыт. Родителей ни в коем случае нельзя ни в чем обвинять, потому что они делают лучшее, что могут сделать. Так их воспитали. У них же тоже были родители, и они тоже мечтали о чем-то о другом…
Когда мама уходила из этой жизни, шла пандемия, и она запретила мне себя навещать – у нее была сиделка. И каждый день мы с мамой говорили по телефону по полтора часа, как настоящие подруги. Я все время после разговора плакала, потому что понимала: я ее недооценивала, она просто не могла дать мне свою женскую ласку, потому что и ее никто не научил. Уже находясь в больнице, мама мне говорила: «Пойми, времена были такие. А у меня работа ответственная: нужно было все держать, все контролировать… И еще ты должна знать, я прежде не говорила тебе, чтобы тебя не травмировать: твоя любимая бабушка была ко мне крайне жестока…» А бабушка в свою очередь призналась маме, что ее мать, моя прабабушка, тоже была очень жестока к моей бабуле… Понимаете, какое наследие! Родовая травма! И только сейчас я все это ясно осознаю, спустя полтора года работы с психоаналитиком.
У моей любимой Натальи Петровны Кончаловской, которая меня по-матерински любила и опекала, в романсе есть строчки: «Мы руки материнские запомнили навечно, их нежность и тепло сквозь годы пронесли…» А у меня нет такой памяти рук, поэтому я и детям своим не могла эту ласку дать. Но я попыталась дать им свободу, в которой меня же потом дети и обвинили. В детстве мама врывалась в мою комнату и смотрела, как у меня разложены вещи на полках, хотя у меня всегда был идеальный порядок. Меня всегда контролировали, у меня не было приватной жизни – тотальный жандармский контроль, как в лагере. Поэтому я себе сказала: никогда, никогда, никогда мои дети не будут подвергаться такому режиму, они будут свободными людьми. Поэтому я без разрешения не заходила в комнаты своих детей и не смотрела, что у них на полках. В итоге относительно недавно мой сын меня обвинил: «Какая же ты мать, если ты даже никогда не рылась в моих вещах, чтобы проверить – нет ли там наркотиков…»
Дочь Настя искала любви, хотела любви, поэтому, наверное, сама очень рано забеременела – в 18 лет. Когда внучка Лея родилась, мы с Настей были очень близки, я старалась быть рядом с дочерью, помогать ей. Вот эпизод: я приезжаю, в течение дня вычищаю весь дом, хотя у меня страшная аллергия на моющие средства, но стараюсь ради дочки, ради внучки… Выходит Настя и говорит: «Мне мама нужна! Мама! А не клининг-леди!» …Сегодня мы не общаемся, Настя отказалась от общения со мной, и свою внучку я не вижу…
Девушкой меня тянуло к мужчинам постарше. Во мне в детстве было уничтожено женское начало. И я всегда сама проявляла инициативу, буквально «брала» того, кто мне нравился. Но был у меня один любовник – режиссер, который мне однажды сказал: «А почему бы тебе не попробовать стать женственнее? Стать более нежной. Почему ты не можешь себе позволить эту роскошь – стать женщиной?» Я абсолютно его не поняла в тот момент, хотя, конечно, эти слова меня сильно удивили. Этот разговор никаких последствий для меня не имел. Зерна упали на сухую почву – «ключей-то» мне никто в то время не дал… Но сегодня я работаю с психоаналитиком и чувствую, как женская энергия открывается во мне. Я накупила летящих платьев, свободных блузок и с удовольствием их ношу. А всю жизнь была мужиком в юбке. Даже носила мужские ботинки из страусовой кожи. Сама придумала для себя этот стиль и покупала ботинки в мужском отделе. Но мне объяснили первопричину, и сегодня мне действительно хочется трансформироваться! Психолог мне сказала: «Наташа, Вам же этого не дали. Как же Вы можете передать это по наследству детям? У Вас нет опыта… Но теперь я вижу: Вы становитесь женщиной!» И, встав на этот путь, я стала замечать, что мне начали попадаться «проводники», которые помогают мне утвердиться на этом пути. Пути к открытию женственности, на протяжении десятков лет запертой под грудой бетонных плит.
Теперь, анализируя свой горький опыт, могу сказать: все, что мы можем дать детям, – это любить их. И быть рядом постоянно. Не гнобить, не муштровать, не менторствовать, исключить командный тон… А постараться быть рядом тогда, когда они придут с вопросом или за помощью. А никакой свободой доверие детей не купишь – это приводит лишь к их эгоизму.
Павел Соседов
">Человек живет не тем, что он съедает, а тем, что переваривает. Это одинаково справедливо как для ума, так и для тела.
Бенджамин Франклин