Александр Ширвиндт: «Мудрость — тот же юмор, только обличенный в форму самоиронии»

Александр Ширвиндт: Фамилия Ширвиндт пошла от названия города. Ширвиндт был самым восточным городом Германии. Располагался он в районе слияния рек Шешупеи и Ширвинты. Мой папа Анатолий Густавович по происхождению – пруссак, а мама Раиса Самойловна – из одесских евреев. Роясь по старческой сентиментальности в пыльных семейных архивах, я наткнулся на справку. Оказывается, папу звали не Анатолий, а Теодор. Просто в те годы иметь в России немецкие корни было даже опаснее, чем еврейские.

В войну моя матушка-актриса, ставшая главным редактором концертного отдела Московской филармонии, руководила одной из актерских фронтовых бригад. В составе бригады, помимо конферансье, чтеца, иллюзиониста, исполнительницы народных песен и комического дуэта, был мой отец – музыкант. И, представьте себе, главное, что волновало папу во время бомбежек и обстрелов, – это сохранность его скрипки. При бесконечных переездах по проселочным дорогам он прижимал футляр со скрипкой к груди, как любимого ребенка. После войны папа преподавал и играл в оркестре Большого театра.

В детстве мой родитель безнадежно пытался приобщить чадо к музыкальному клану. В музыкальной школе меня кое-как дотянули до шестого класса, а потом все преподаватели дружно пришли к отцу и со слезами на глазах сказали, что несмотря на огромную любовь к нему, как к педагогу и человеку, вынуждены выгнать меня… Последней каплей стал экзамен по сольфеджио, на котором я с удивлением узнал, что в музыке, оказывается, существует два ключа: скрипичный и басовый… Папа сдался. Слезы в семье. И на время скрипка из моей жизни исчезла.

Мог ли представить мой бедный папа, что не пройдет и семидесяти лет, как его непутевый сын будет играть на трофейной скрипке в Большом зале консерватории в сопровождении «Виртуозов Москвы» в присутствии первых лиц государства… А просто мои друзья, такие выдающиеся музыканты, как Владимир Спиваков или Светлана Безродная, иногда просят меня принять участие в юбилейных концертах их оркестров. Выхожу и играю по десять нотных строк на потеху публики. В школе учился я жутко, и, если бы не «мамины концерты», меня бы вышибли. Мама, будучи редактором Московской филармонии, дружила с самыми выдающимися деятелями культуры своего поколения. И чем катастрофичнее складывалась моя школьная судьба, тем мощнее был состав очередного концерта в школе: Яков Флиер и Иван Козловский, Дмитрий Журавлев и Надежда Обухова, Рина Зеленая и Ростислав Плятт томились в кулисах маленькой сцены актового зала, пытаясь вскладчину закончить с оболтусом-сыном своей подруги школу.

Брак Александра Анатольевича Ширвиндта и Натальи Николаевны Белоусовой насчитывает уже 64 года. Наталья Николаевна по профессии архитектор. В ее семье тоже существовала преемственность: дед Натальи Николаевны – Владимир Николаевич Семенов – был главным архитектором Москвы в 1932-1934 годах.

Александр Ширвиндт: 1957 год. Было первенство каких-то вузов по плаванию. Моя нынешняя жена, а тогда перспективная невеста, училась в архитектурном институте… В команде архитекторов не хватало одного разрядника, и Наташу попросили поучаствовать. Она позвала меня на трибуны болеть… Ясно помню: уже раздавали вымпелы победителям, а моя все еще плыла. Она выплыла и держит меня на плаву уже 65 лет…

Важно иметь общие заботы, общие болезни и… раздельное питание. Но и брачное долгожительство – работа не из легких. Юношеская романтика трансформируется в возрастную лирику. А мы уже пережили бриллиантовую свадьбу и осторожно надеемся на благодатную (70 лет брака). Как мы так долго прожили вместе? Есть миллион исследовательских версий, почему Лев Толстой ушел из дома. Моя простая: постоянные нравоучительно-накопительные претензии многовековой супруги… С каждым днем наше потомство становится все многочисленнее. Началось оно с сына Миши, который сейчас уже вырос и разменял седьмой десяток... Я надеюсь, что он скоро впадет в детство и опять будет грудным…

Семья у меня замечательная, но жить с детьми вместе архаично и чревато раздражением. Основной раздражитель – я: все время ору и требую знать, где в любую минуту находятся родственники, а они в ответ вынуждены меня любить – вздохнут и любят. Правда Михаил Александрович Ширвиндт как-то справедливо заметил, что я ору только на тех, кого люблю. И чем громче, тем сильнее чувство.

Сын Александра Ширвиндта – Михаил Ширвиндт – популярный телеведущий, продюсер, ресторатор, блогер, автор канала «Съедобное-Несъедобное» на YouTube. Как и отец, окончил театральное училище имени Щукина. Свою автобиографическую книгу Михаил Ширвиндт назвал «Мемуары двоечника».

Михаил Ширвиндт: Именно творчески-ироничное отношение отца к семье, и ко мне в частности, определило мою дальнейшую судьбу. Благодаря папе я рос неучем. Созданная впоследствии телепрограмма «Хочу знать» была попыткой компенсировать чудовищные провалы в школьном образовании, возникшие по вине моего отца. Поясню почему. С первого по десятый класс родители проверяли у меня домашние задания. При этом степень сложности заданий, особенно по точным дисциплинам, стала превышать их интеллектуальные способности к классу, наверное, третьему. И если мама проверяла мои ответы по учебнику, то папа на слух, больше полагаясь на свой педагогический опыт. Я раскусил его довольно быстро – понял, что нужно говорить складно, не запинаясь. Словом, неважно – «что», важно – «как»! Можно было говорить любую абракадабру и нелепицу, тогда папа удовлетворенно прикрывал глаза и дремал. Но стоило только запнуться – его глаза тут же открывались: «Что-что ты сказал?» Все приходилось придумывать сначала. Вот так я сызмальства освоил актерское и ораторское мастерство. Можно сказать, впитал его с молоком отца. Перебивался я с двойки на тройку. И вместо того чтобы делать уроки, часами шнырял по двору с друзьями, так что, можно сказать, воспитание у меня дворовое. По-настоящему строгой в семье была мама, и ее гнева я боялся. Когда же по настоянию мамы за воспитание брался папаша, его методы воздействия ограничивались криком. Он орал так, что стены тряслись, но мы оба прекрасно понимали, что это всего лишь игра: с папиной стороны – в гнев и возмущение, а с моей – в испуг и раскаяние. Иногда меня выгоняли из школы, а родителей, наоборот, туда вызывали. Как правило, шефский концерт «Державин-Миронов-Ширвиндт» разряжал ситуацию и на время продлевал мое бессмысленное пребывание в стенах школы. Но ведь и моего папу в его юные годы тоже частенько «отчисляли»… Так, по крупицам, отец и сын собирали неподъемный багаж ненужных знаний. Так, рука об руку, и несем эту ношу по жизни. Возможно, в нашем случае яблоко с яблони так и не упало…

Александр Ширвиндт: Михаил Александрович из непредсказуемого ребенка превратился в большого солидного дядьку. Он трудоголик – это, пожалуй, самый очевидный мой ген в его организме, остальное можно только подозревать, поскольку он в отличие от меня выдержан, спокоен, мудр и доброжелателен. Правда, есть еще одно сходство… Сын, как и я, умеет стойко дружить, и его компания мне крайне симпатична.

С момента моего бракосочетания с Наталией Николаевной, потомственной дворянкой, и с появлением детей и внуков, не говоря уже о собаках, в нашей семье образовалось много русской крови. В общем, по правнукам я уже почти русский.

У Александра Анатольевича на сегодняшний день трое внуков и пятеро правнуков.

Александр Ширвиндт: Каждый год я отмечаю свой День рождения на Валдае (я там рыбачу). Дети и внуки приезжают ко мне на Валдай за 450 км от Москвы, чтобы поздравить. Уже много лет это якобы сюрприз. Сначала я делал вид, что не подозреваю об их планах, теперь они делают вид, что не приедут. Но всякий раз «неожиданно» появляются. Я умиляюсь. Очень люблю своих детей, внуков и правнуков. Правда, не хватило мне мужества, чтобы быть им душевно необходимым. Они относятся ко мне как к физиологической данности, без которой не проживешь, а хотелось бы.

Родители мечтали, чтобы я стал юристом. Пробовал поступить на юриста – не получилось. Старший внук Андрей (родился в 1981 году), к удивлению нашей семьи, – юрист, специалист по гражданскому и римскому праву, магистр права Манчестерского университета, кандидат юридических наук и доцент МГУ, заместитель председателя совета Исследовательского центра частного права при Президенте РФ, декан Российской школы частного права. Андрей знает пять языков. Читает лекции на трех, его постоянно приглашают на всевозможные симпозиумы. Внук у нас личность, образовавшаяся вразрез с вековыми наследственными тенденциями семьи, поэтому мы все смотрим на него с почтительным ужасом и страстной любовью. Андрюша дарит нам свои книжки, которые мы с интересом рассматриваем. Сказать «читаем» – было бы слишком нагло, так как ни одного слова понять не можем. Недавно получили очередную книгу «Институции Гая». Гай – великий римский юрист II века. Андрюша часть этих институций сам перевел с латинского. Я, изучавший в школе латынь, позвонил ему и сказал: «E fructu arbor congnoscitur». Что означает: яблоко от яблони недалеко падает.

У средней внучки, Саши, с латынью еще хуже, чем у меня, но зато она в совершенстве владеет итальянским, потому что по образованию искусствовед и занималась итальянской живописью. Так что практически все мы говорим на разных языках. Внучка возит меня на рыбалку, ибо увлечена смотрением на поплавок так же, как и я. У внуков я учусь цельности, а у правнуков – молодости. Суть взаимоотношений с детьми и внуками – постоянное умиление. Моя правнучка, хорошенькая, умная, в свои четыре года обнимала меня и говорила: «Шура, что же ты у меня такой некрасивый? Но я тебя и такого люблю!» Я умилялся: «Ты первая женщина в моей жизни, которая узрела во мне урода». Вкусы меняются.

Когда правнучки после посещения деда расходятся по домам, я с грустью думаю: они вырастут и не смогут меня вспомнить, как и я не помню своих прабабушек и прадедушек…

Я бы мог набросать портрет поколения. Но зачем? Мне кажется, сегодня наш опыт мешает. Мы – мое и предыдущее поколение – как жили? Мы не знали, что такое деньги. На сберкнижках лежали мистические сбережения, в основном, на черный день или похороны. В остальном была коммунальная жизнь с кастрюлями борщей на неделю. То, что я ел при дефиците, я, стесняясь, ем и сегодня – при изобилии. И считаю: носить нужно только то, что хочется, пусть и старое. У нас всегда было темное прошлое, жуткое настоящее и светлое будущее… Светлое будущее – гдето на горизонте, а он, как известно, удаляется по мере приближения. Со времен Нерона мы все время ждем чего-то неслыханного и делаем вид, что стало лучше. Каждые полвека – ветер перемен… Но как жить без идеологии, без четкого государственного устройства? После того как мы решили освободиться от советского прошлого, мы ничего не создали, кроме эфемерных надежд. А вектора-то нет! И нет корней, потому что их все время выкорчевывают. А теперешние саженцы крайне подозрительны.

Страсть любого поколения обливать грязью предыдущее – это какая-то обидная тенденция. «Все, что ушло, было фальшивкой, все, кто умер, были негодяями». А то что эти негодяи и фальшивки являлись при жизни кумирами или якобы кумирами, почему-то остается за скобками. А я встречал на своем пути людей, которые вызывали, вызывают и будут вызывать уважение.

Никогда не убедишь молодое поколение в том, что и оно будет старым. Все настоящее рождается тогда, когда ты молод. Чем дольше живешь, тем больше возникает химии, ума, расчета, карьеры. Я дожил до такого возраста и состояния, когда страшные сны заманчивее и радужнее действительности. Преодоление старения – это такое кокетство с самим собой. Все время думаешь: «Ну, еще ничего, еще ничего». Сегодняшние старики судорожно пытаются вписаться в эпоху… Уходящая натура… Плохо ходящая натура и уходит медленно.

Сегодня счастье для меня – это суммарное ощущение сиюсекундного относительного благополучия. Знаешь, где находятся внуки в данную секунду – ура! Коленка не болит – победа! На сцену идти не надо – радость! Скоро на рыбалку – виват! И когда все это соединяется вместе – счастье!

Подготовил Павел Соседов